ДЕРЕВЯНКО СТЕПАН ПАВЛОВИЧ

Поселение: станица Стародеревянковская.
Биография: Деревянко Степан Павлович родился в 1951 году. Вырос на хуторах Средние Челбасы и Мигуты Каневского района. Окончил факультет журналистики Ростовского университета. Работал учителем русского языка и литературы, был редактором на радио, делал колхозную газету, строил дома, работая машинистом башенного крана, исполнительным директором Каневской районной ассоциации фермеров. Журналист. Печатается в районных газетах "Каневские зори", "10-й Канал", альманахе "Каневчане". Автор сборника новелл и рассказов "Я все помню...", вышедшего к юбилею станицы, книг "Пока живет душа", "Мой маленький мир". В предисловии к книге Степана Павловича "Пока живет душа" кубанский писатель Владимир Нестеренко написал: «Проза Степана Деревянко лирична, чувственна и проникновенна. Она по-кубански самобытна, написана живым и красивым языком. Герои очерков, рассказов и новелл автора – люди невыдуманные, и об их судьбах, зачастую, без душевного волнения читать не возможно". В 7-й том серии "Кубанская библиотека" вошли шесть рассказов автора для детей. Лауреат Всероссийского конкурса журналистов. Член Союза писателей России с 2013 года. Фотохудожник, автор трех фотовыставок. Живет в станице Стародеревянковской.
Деревянко С. Маленький мир: рассказы // Москва. - 2013. - № 7. Читать на сайте журнала "Москва".
Цитата автора:

"Мой мир невелик. Отдернутая занавеска освободила часть окна, и я вижу ветки березы и ореха на фоне голубого неба. Сегодня впервые небо голубое, предвесеннее. От него еще не веет теплом, оно в кисейных разводах белых облаков, но ощущение поворота на весну появилось. Это замечаю я, чувствуют воробьи на березе и горлинки на орехе. Горлинки сидят две рядышком, одна в сторонке. Беспарная. Шебуршит клювом под крылышком, чистится. Красоту наводит, а не для кого. Потом улетает, а пара затевает воркотню. При третьем не ворковалось. Совсем как у людей: разве при постороннем любимой заветное скажешь?" / Информация сайта журнала "Москва".
Рецензия:
В рубрике "Проза" привлекает внимание цикл рассказов Степана Деревянко под общим названием "Маленький мир". Удивительные рассказы! Каждый из них представляет собой отдельную жизненную историю о любви и вере, добре и человечности. И несмотря на то что автор остро и горько повествует о реалиях жизни, рассказы не оставляют чувства отчаяния... Давно не приходилось читать такие теплые, из глубины народной идущие рассказы, при чтении которых испытываешь душевное волнение. Журнальный дозор, 2013.
Деревянко С. Мой маленький мир: рассказы, новеллы. - Каневская: Кубанское полиграфическое объединение, 2013. - 124 с.
Аннотация:
Это книга о жизни простых кубанцев, о любви, верности, добре, человечности - всех тех качествах, которые присутствуют в человеке, когда он воспитан "на чувствах добрых".
Писатель о работе над книгой:
"Главная задача этой книги – будить в человеке человеческое, – говорит Степан Деревянко.– И всё, что здесь написано, направлено именно на это. Чтобы сердца не оледенели". / Информация сайта Межпоселенческой центральной библиотеки Каневского района.

Викторина по произведениям С.П. Деревянко

Весною жизнь пахнет (28.05.08)

ИСТОЧНИК

Подготовила Кузина Татьяна Анатольевна, библиотекарь МБОУ СОШ № 11. 
Задание 1. По отрывку из литературного произведения С.П. Деревянко узнай его название:

«…Ну и сказал ты про стариков… Солнце, что они заходящее. Мудрёно сказал, сынок. Может, оно и так, как сказал. Жизнь - она светлой бывает. Только сам того света не видишь, другие замечают». (Как уходящее солнце)
«А на утро пошел дождь – теплый, обильный. И пепел, разнесенный ветром, смешался с черной землей, чтобы стать зеленой травой, молодой листвой». (День рождения)
«На рынке, в «собачьем» ряду, где торгуют щенками, старый охотник продавал таксёнка» (Чарлёнок)
«Конец августа и сентябрь 1958 года, когда я пошел в первый класс, на Кубани выдались дождливыми».(Первое опоздание на урок)
«Гость уехал, а она так и осталась стоять у хаты на ярком не по-зимнему солнце, думая, не пошутил ли он над ней старой. Неужели и правда завтра Новый год? (Тридцать первое декабря)

Задание 2. Кому С.П. Деревянко посвятил эти рассказы:

Совесть — груз тяжелый, но необходимый

 Заметки Владимира Юдина о рассказах, очерках и новеллах кубанского прозаика С.П. Деревянко.
    Совесть — груз тяжелый, но необходимый [Текст] : заметки о рассказах, очерках и новеллах кубанского прозаика С. П. Деревянко / В. Юдин // Москва. - 2014. - № 9. - С. 185-191

Совесть — категория нравственная.

В. Шукшин

Е. Ревуцкая. Полдень у реки.

     О творчестве Степана Деревянко, по моим сведениям, никто обстоятельно не писал, разве что небольшое предисловие писателя Владимира Нестеренко к сборнику очерков, рассказов и новелл «Пока живет душа» (2010), в котором указано на главное в творческой манере самобытного кубанского литератора: «Проза Степана Деревянко лирична, чувственна и проникновенна. В ней есть что-то от великолепной прозы Паустовского, но это лишь “что-то”, потому что проза эта по-кубански самобытна, написана живым и красивым языком. Герои очерков, рассказов и новелл автора — люди невыдуманные, и об их судьбах зачас­тую без душевного волнения читать невозможно...» (с. 3).
     Не претендуя на исчерпанность своих суждений в данной статье, постараюсь высказаться более развернуто, опираясь прежде всего на новые творческие работы известного кубанского прозаика.
     На мой взгляд, «положительные» герои С.Деревянко живо напоминают горячо принятых читателем в 70-е годы «странных людей» (или «чудиков») Василия Шукшина: они отличаются неподкупной честностью, непритязательностью к нелегкому сельскому быту, безраздельной привязанностью к родной земле, в которой лежат их трудолюбивые предки, и безграничной удаленностью от тех широко разрекламированных «героев нашего времени» с ущербным клиповым сознанием, каких в неимоверном количестве наплодила современная дейст­вительность и какие столь же многочисленны в нынешней, надо с сожалением признать, весьма востребованной обывателем массовой псевдолитературе...
      Лаконичная, образная проза Деревянко всецело строится на хорошо ему знакомом с самого раннего послевоенного детства повседневно-житейском материале крестьянского быта и бытия, отличается тонкой психологией, зоркой авторской наблюдательностью и неподдельной, искренней любовью к простому люду, судьбу которого прозаик изучал не по книгам в уютной кабинетной тиши, а на собственном многолетнем опыте сельской жизни.

Деревянко С.П. День рождения

Внучке Дарьюшке посвящаю.

      Так уж получилось, что родился я перед полуночью в последний день апреля, и кто-то из акушерок той местечковой украинской больницы в Полесье, где я явился на свет божий, посоветовал матери записать днем моего рождения день наступающий, праздничный – Первое мая. Подумаешь, какие-то минуты, никто не осудит и не покарает за такой подлог. Но делать этого не стоило. Каждому из нас при рождении звёзды определяют судьбу, а Господь дает ангела хранителя и крест, который – тяжёл он или лёгок – нести всю жизнь. Таким как я, оказавшимся не по своей воле под чужими звёздами, выпадает нести два креста, что называется, и «за того парня». Про это поверье я узнал уже в зрелом возрасте, и принимать его за истину или не принимать – сам не ведаю. Во всяком случае что-то в этом есть: бед и несчастий в моей жизни с лихвой хватило бы на двоих, и мой ангел хранитель наверняка устал отводить от моей головы удары судьбы, предназначенные не только мне…

Кубанский казачий хор. Украинские песни  "Місяць на нэбі" 

Деревянко С.П.: "На снимке начала пятидесятых годов 
- я с родителями. Отец в галифе, которые ему подарил 
в день капитуляции Германии американский солдат;
за спиной рядно, сотканное матерью в Полесье".

    Надо сказать, что к дням рождения в нашей семье относились особо – их не принято было праздновать. Нет, забывать о них родители не забывали, и подарки дарились, но чтобы устраивать праздник с гуляньем каждый год – такого не помню. И дело вовсе не в крестьянском скупердяйстве родителей, просто их жизнь с раскулачиваниями, голодовками, войной, постоянным тяжёлым трудом на производстве и в домашнем хозяйстве была мало приспособлена к праздникам. Но один день рождения, праздничный, в пять лет, у меня всё-таки был. И, может, потому, что он в детстве был единственный и особенный, я его хорошо запомнил.
     Тогда перед маем зацвела белая акация. Зацвела рясно – в кашке деревья стояли, будто в снегу. Хутор утонул в медовом духе. Пчёлы гудели гудом, их охватила радостная суета – кашка хорошо выделяет нектар. У отца тоже было хорошее настроение: его маленькая пасека – несколько ульев – одарит нас майским мёдом. Да ещё приехал к нам в гости с дальнего хутора на бедарке любимый отцов племянник Миша, такой же мастеровитый и рукастый, как отец. Потому вечером отец и сказал матери:
- Давай, мабуть, матэ, зробым завтра празнык. Гость у нас, и Стыпанку пять рокив сполняеця. Як ты?

- Та трэба б, – ответила мать.
- Тоди с утречка зарубаю тоби неженатого гусака, обробыш, а шо на стил – сама знаешь.
- Добре, – согласилась мать.
       Утром отец отсёк топором голову большому серому гусаку, у которого не было своих гусынь – неженатому, мать принялась его патрать, чтобы осмалить. Но поднялся ветер. Неожиданно и как-то резко подул восточный суховей. Заскрипели высоченные акации, посыпалась сбитая кашка, полетели с огородов и меж прошлогодние кукурузные листья, завихрилась на скирдах солома, заметались недовольные пчёлы, пропал акациевый дух.
- Ну, оцэ тэпэр вэсь мэд коту пид хвист, – сказал сокрушённо отец. – Не зря вчёра вэсь вэчир заря горила – на витыр.
- А чёго мэд коту пид хвист, папка? – Спросил, не понимая, я.
- Того, шо в сухый витыр окация мэду нэ выдиля, сынок. Цвисты – цвитэ, а пастысь пчёла ны може – нычёго нэ находэ в цвитах. И ты до уликив нэ ходы, пчёлы будуть сэрдыти, покусають.
       К пчёлам я и не собирался. Мать на огороде, за скирдой соломы развела костерок – осмалить гусака, я побежал туда. Пламя костерка, придавленное ветром, жалось к земле и у матери не хватало рук: нужно было вертеть в огне тяжёлую тушку и одновременно подкладывать в огонь солому. Сгорала она мгновенно. И мать попросила:
- Сыночёк, пидкладай солому, помогай.
       Я подкладывал. Но тот ворох, что мать надёргала из скирды, быстро закончился, а гусак ещё шершавел колодочками – не досмалили, и я метнулся за топкой. В руках у меня оказался соломенный жгутик – маленький факел, которым я игрался у костра. Мать это просмотрела. Дальше случилась беда: ветер сорвал огонёк со жгутика и швырнул на скирду. Пятно, куда попал огонёк, зардело, расширилось вверх и в стороны и полыхнуло пламенем.
-Ма-м-ка! – заорал я.

Деревянко С.П. Первое опоздание на урок

Конец августа и сентябрь 1958 года, когда я пошел в первый класс, на Кубани выдались дождливыми. Мокли копны соломы на скошенных полях, понуро бродила по балке скотина, почернели от сырости камышовые крыши, и по листьям вишен, заглядываю­щих в окна хат, ляпотел денно и нощно дождь. Гулять меня на улицу в эту пору мать не выпускала, «шоб нэ тягнув в хату грязю-ку». В другое время я, конечно бы, удрал, но перед первым сентяб­ря нельзя было - мать шила мне штаны, рубашку-косоворотку ко дню, которого я ждал, как небывалый праздник. Штаны мать «со­чинила» из своей немецкой юбки (она её привезла из Германии после войны), а рубаху из сестриного платья. Мать не была ни швеёй, ни модисткой, и потому кроила и шила, постоянно приме­ряя и наживляя на мне, при этом от непривычного занятия часто укалывая. Я вопил, а мать посмеивалась, говоря:

- А як же ты хочишь, сынок. Зато будэ обнова.

Обнова действительно получилась праздничной, и я шлепал в ней по мазаному полу хаты (доливке), как гусь лапчатый, под смеш­ки уже выросшей сестры. Не было к моей обновке одного – обувачки. Но отцу его друг дядя Петя Сукно, возивший бедаркой на хутор почту из Каневской, обещал привезти маленькие кирзачи - сапожата по моей ноге. В ту послевоенную пору многие бывшие фронтовики, как и мой отец, предпочитали одну всепогодную во­енную обувь – кирзовые сапоги, и пределом наших пацанячьих мечтаний было ходить в таких же, как отцы, сапогах. Мне повезло: чёботки дядя Петя купил, и вечером перед первым сентября отец выложил их на стол из своей брезентовой плотницкой сумки прямо рядом с хлебом.

      - Ось, сынок, тоби настояща обувачка – чёботы! – сказал он.

У меня перехватило дух от радости. Чёботы отливали черным лаком и пахли дёгтем, которым тогда мазали кожу сапог.

- Слава Богу, тэпэр можна и в школу, а то хочь отправляй дытыну босу, - заметила довольная мать.

       Весь вечер я был на седьмом небе от счастья, «собирал и разбирал» черезплечную школьную сумку, сшитую из остатков той самой юбки, при этом имущества моего было всего какая-то детс­кая книжка и пара тетрадок.

Отец поужинал и сел парить ногу в отваре ивовой коры. В ноге у него с войны сидел осколок, и в такую «кислую» погоду нога всегда «крутила», отнималась, и боли были такие, что у отца аж закатывались глаза. Перед сном под шлепанье дождевых капель по вишне, я услышал слова матери:

        - Хоч бы ж, батько, у тэбэ нога завтра ны закрутыла, а то як же ты довыдэш хлопця до школы.
        - Та хоч бы ж, - ответил отец.

В. Бубнова. На середине пути.

Утром, поев молока с хлебом, мы отправились с отцом с хуто­ра Сухие Челбасы в совхоз «Кубанская Степь», где отец работал, а мне предстояло учиться. Через ручей, который потом запрудили, мимо кладбища и по лесопосадке. Километра четыре. Дождь не кончился, но притих, и я семенил в своих чёботках, накрытый полой отцовского брезентового плаща. Он вел меня по траве, чтоб я «не забрёхался». На середине пути отец остановился и скривил­ся от боли.

        - Нога, папка? – спросил я.

        - Вона, сынок, ны хоче йты.

Мы постояли несколько минут, перевели дух и двинулись даль­ше. Но шли недолго. Нога у отца отнялась и началось то, чего я еще не знал. Отец достал из сумки сыромятный матузок, привязал его к ноге и стал поднимать и переставлять ногу рукой. И боль при этом была такая, что он шептал какие-то страшные слова. Теперь мы не шли, а шкандыбали. Я тянул отца за руку и плакал:

        - Папка, родненький, давай быстрей, мы в школу опоздаем!

Деревнко С.П. Учительница из дальнего села

Ее обокрали, и у нее не было настроения. Ни говорить, ни фотографироваться. Украли всю выручку вместе с плащом. Плащ был старенький, вытертый, в нем она ходила в школу еще до пенсии, когда работала учительницей. Он и доброго слова не стоил, но по утрам, когда прохладно, ее согревал. Да и привычен был, ведь мы привыкаем к своим старым вещам, как и они прирастают к нам. Карман в том плащике был удобный, в него она деньги прятала. Присмотрели, собачьи души. Как пригрело, она положила плащ с краю на стульчик, чтоб вид товара не портил. И пока кому-то корзинку показывала, плащ исчез.

Что теперь дома говорить сыновьям? Ведь все эти корзины она с ними плела. Но сначала лозу рубила, потом лозу варила, после лозу желтила, а перед плетением парила, чтоб прутья хорошо гнулись. И пальцы у нее от такой работы сухие, как сама лоза, а суставы с полиартритными утолщениями — трудное дело корзины. И берут их не шибко, хотя товар ее экологически чистый, долговечный и корзины сделаны на всякую потребу: для белья, для снеди, для хождения на рынок, для косметики и всякой мелочевки девчатам. И недорого просит, а большую бельевую готова отдать чуть ли не задаром — одна осталась, и никто ее не покупает.

Люди, люди... Огорожанились, отвыкли от природных вещей, используют везде пластик, даже для еды и питья, хотя знают — это вредно. Но кто сейчас думает о здоровье, о долгой жизни? За всех думает реклама, а на долгую жизнь никто не рассчитывает — день до вечера, и ладно. Потому купит корзинку какая-нибудь заезжая дама из старых модниц или водитель — жене в подарок.

Словом, не бойкая торговля в этой приморской станице — откуда быть настроению? Да еще плащ украли... Сыновья, конечно, поймут, но ей-то не легче.

Почти сорок лет она была сельской учительницей, учила детей добру, учила быть честными и справедливыми, они слушали и понимали свою Юлию Юрьевну, правда, вырастая, становились разными людьми. Но так и полагается в жизни. Однако никто не сел в тюрьму, грабителем не стал, все трудом на жизнь зарабатывают, и обокрал ее, конечно, чей-то ученик. Ох-ох-ох... Не будет сегодня торговли, нейдет из головы плащ...

— А из чего у вас сделана эта беленькая кошелочка? Это ж не лоза? — спрашивает мужчина с фотоаппаратом.

Деревянко С.П. Как та уточка

 Харьковский А. Награда учителю. 1951 г.

      Мария Сергеевна, учительница начальных классов и давно пенсионерка, работала до конца учебного года, выпустила в старшую школу свой последний четвертый класс и с первого сентября решила со школой проститься. Здоровье расшаталось окончательно, и надежд на излечение не осталось. Да и муж категорически был против ее работы, сказав: «Сиди дома. может, на какой месяц дольше проживешь». Но подходило первое сентября, и у Сергеевны заныло сердечко. Сорок лет в конце августа оно так сладко ныло и звало в школу. Сорок лет она набирала несмышленышей в первый класс, учила их три-четыре года и передавала учителям-предметникам в четвертый. И предметники считали за счастье получить детей Марии Сергеевны: ее ученики были хорошо подготовлены для старшей школы и воспитаны. А теперь вот Сергеевна недужила.
       Ее заменила молодая учительница, выпускница колледжа, девица с татушками в сокровенных местах и пирсингом в пупке. Поработала две недели и исчезла, написав в классном журнале: «Адью, школа! Мучо трабаха, покито песо. Ухожу в свободное плаванье...» Завуч школы, биолог по образованию, долго копалась в словарях, пока поняла смысл написанного вертихвосткой. «Адью» было понятно, а вот дальше на испанском означало: «Много работы, мало денег». Завуч повздыхала, завела новый журнал вместо испорченного и сказала директрисе:

— Наверное, Нелли Ивановна, прежде чем брать на работу таких девиц, надо смотреть, есть ли у них пирсинг.

— Та что нам их, раздевать, что ли, этих кобыл? Они теперь через одну такие, клейменые.

      Директор была литератором и хорошо помнила шпионку кардинала из «Трех мушкетеров», клейменную лилией.

      Подумали-порядили руководящие женщины, кого ставить на брошенный класс, и решили просить Марию Сергеевну выйти и поработать хоть с месяц, пока найдут первочатам учителя.

Деревянко С.П. Как уходящее солнце

Что ни говори, а река жизни течет в одну сторону. И ничего с этим не поделать.

— В старости, сынок, что за жизнь! Э!.. — говорит он мне и машет рукой. — Молодым надо жить, в молодости жизнь интересная, полезная. А в старости? Э!.. Сгорнуть всех стариков в одну яму...

— И кто ж это будет делать? Молодые?

— Молодые, а кто ж еще?

— Тогда они, отец, совсем остервенеют. Они и так теперь не дюже жалостливые, а тогда вообще одной кровью питаться станут. Нельзя так. Надо, чтоб молодые жили со стариками, видели их, по крайней мере, и понимали, что сами будут такими же слабыми, больными.

— Та надо, — соглашается он.

— Старики, отец, это как уходящее на закате солнце. Завтра оно взойдет с утра новыми жизнями. Потом опять закатится, опять взойдет. И так всегда — одни уйдут, другие придут на белый свет, как утреннее солнце. А молодость — она как время до обеда. Туда-сюда, и уже обед... Ты лучше меня, отец, знаешь жизнь и то, чего она стоит.

— Та, кажись, знаю, — опять односложно отвечает он, вздыхает и добавляет: — Хорошо говоришь, сынок, умённо. Аж мозги мои седые зашевелились.

И он улыбается мне открыто, бесхитростно, всем лицом в белой щетине, кряхтит, охает, бурчит сам на себя: «Сгорнуть всех...» — и бредет на колченогих шатких ногах на порожки. Там старик любит посидеть и подымить во вред здоровью. Но курит редко, и медперсонал этой старой сельской больницы ветерана прощает. Его и так продержали двое суток в коридоре, на топчане, — думали, что на деда насела зараза (он весь в красных пятнах, будто обрызган киноварью), но оказалась болезнь неопасной, и старика определили в палату, и нас теперь двое. А старик, Андрей Кириллович Федорченко, инвалид Отечественной, 1925 года рождения, из тех, кто выжил в войну чудом и дожил до этого, 2012-го, что тоже иначе как чудом не назовешь. Но тем не менее, восемьдесят семь за спиной. И в свои годы он невысок, щупл — подросток подростком. «Пацан», как говорит про себя Кириллович. Наверное, потому и живет. С «бараньим» весом в старости жить легче. Но он и в войну такой был.

Солдатские версты Андрея Федорченко начались из родного Краснодара в 1943-м. На запад. На восток по малолетству отступать не довелось. Но и в оккупированном родном городе он в погребе не сидел, выполнял поручения старших, зная город — узнавал, высматривал, что где делают враги, и докладывал. Такие действия разведкой называются. Тогда впервые его немец и подстрелил. Разрывная пуля попала в левую руку, ниже локтя. В больницу с ранением не обращался — расстреляли б. Лечили дома, и к освобождению города был здоров. Офицер с большой шпалой в петлице, которому Андрея представили, спросил:

— С нами пойдешь фашиста бить?

— Пойду, — ответил юноша.

И не было никакого призыва, курсов молодого бойца и прочего. Одели, дали винтовку, поставили в строй — воюй, солдат.

Деревянко С.П. Маленький мир

Символ двух горлиц  - Ветхий и Новый Заветы.
У Степана Деревянко - символ единения человеческой души с Богом.

    Мой мир невелик. Отдернутая занавеска освободила часть окна, и я вижу ветки березы и ореха на фоне голубого неба. Сегодня впервые небо голубое, предвесеннее. От него еще не веет теплом, оно в кисейных разводах белых облаков, но ощущение поворота на весну появилось. Это замечаю я, чувствуют воробьи на березе и горлинки на орехе. Горлинки сидят две рядышком, одна в сторонке. Беспарная. Шебуршит клювом под крылышком, чистится. Красоту наводит, а не для кого. Потом улетает, а пара затевает воркотню.      При третьем не ворковалось. Совсем как у людей: разве при постороннем любимой заветное скажешь?

Воробьи, эта компания беспокойная, мне надоели. Но куда деваться, сегодня мой мир невелик, и я лежу пластом на диване, с высокой температурой. Поймал где-то ОРВИ — вирусную пакость, и теперь голос скрипит, как ржавая дверная петля, глотать невмоготу — целебный отвар проглатываю будто ерша. И голова моя стала чугунная, не верю сам, что соображает. А сегодня праздник, День защитников Отечества. И мне звонит, поздравляет старый друг, но не может понять моих слов и говорит:

— Вася, ты что, в преисподней? Судя по голосу — не в раю.

— Какой там рай, — гнусавлю я, — кто меня, грешного, туда пустит? Поплетусь в преисподнюю, а там заявят: «Журналюг не берем, напишешь потом, что жарим вас на канцерогенном пальмовом масле вместо положенного подсолнечного, Господь будет недоволен».

     В телефоне смех — видно, расшифровал друг мою скрипучую речь, но не уверен и спрашивает:

— Так ты все-таки где?

Библиографический список книг (публикаций в СМИ) Деревянко С.П.

1. Деревянко С. Аккумулятор: рассказ // 10-й канал. – 2012. – 6 янв. - С. 14.
2. Деревянко С. Гостевой топор: житейская история / С. Деревянко // 10-й канал. – 2012. – 21 дек. – С. 5.
3. Деревянко С. Двое в ночи. Цветок сна: новеллы / С. Деревянко // Каневчане. – 1995. - №1. -С.32-35.
4. Деревянко С. Ежачок: рассказ / С. Деревянко // Каневчане . – 2010. – Осень (№9). – С. 105-106.
5. Деревянко С. Запоздалая слеза: житейская история / Степан Деревянко // Кубань сегодня. – 2013. – 1 авг. – С. 14.
6. Деревянко С. Как та уточка: рассказ/Степан Деревянко//10-й канал. – 2013. - 4 окт. – с. 4.
7. Деревянко С. Маленький мир: рассказ / Степан Деревянко//10-канал.- 2012. – 9-15 апр. – С. 6.
8. Деревянко С. Маринкино счастье: житейская история / Степан Деревянко // Кубань сегодня. – 2012. - 6 октября - С. 3.
9. Деревянко С. Марфута: житейская история / С. Деревянко // 10-й канал. – 2013. – 8 ноября С. 5.
10. Деревянко С.П. Мачеха. Ежачок. Трава детства. Серебряные корабли. Встреча на луговине. Белый снег: рассказы // Кубанская библиотека: сборник/ Департамент по делам СМИ. Печати. Телерадиовещания и средств массовых коммуникации Краснодарского края. – Краснодар: Периодика Кубани. Т. 7. - С. 110-120.
11. Деревянко С.П. Мой маленький мир: рассказы, новеллы / Деревянко С.П. Каневская: Кубанское полиграфическое объединение. 2013. – 124 с. (Краткая аннотация: Эта книга о любви, верности, доброте, человечности - всех тех качествах, которые присутствуют в человеке, когда он воспитан "на чувствах добрых").
12. Деревянко С. Падение: в жизни так бывает / Степан Деревянко // 10-й канал. – 2012. – 25 мая. – С. 5
13. Деревянко С.П. Пока живет душа: очерки, рассказы, новеллы/ Деревянко С.П. – Каневская: Кубанское полиграфическое объединение. 2010 .- 197 с. (Краткая аннотация: Эта книга о доле простых кубанцев, жителей хуторов и станиц. Она о любви, верности, добре, человечности – всех тех качествах, которые присутствуют в человеке, пока у него жива душа).
14. Деревянко Степан. Посылка из Сибири: рассказ / Степан Деревянко // Каневчане. – 2012. - №10. – С. 114-116.
15. Деревянко С. Ржавый болт: житейская история / Степан Деревянко // Кубань сегодня. – 2012. – 13 окт. – С. 4.
16. Деревянко С. С НЛО не повезло: житейская история / С. Деревянко // Крестьянские вести. – 2013. – 1 ноября. – С. 4.
17. Деревянко С. Серьезная причина: новелла / С. Деревянко // Каневчане. – 2010. - Осень (№9). – С. 106.
18. Деревянко С. Спасибо. Мешочек пятачков: новеллы / Степан Деревянко // Кубанский писатель. – 2012. – апр.(№ 4). – с. 7.
19. Деревянко С. Территория добра: рассказ/С. Деревянко // Каневчане. – 2009. – Весна (№8). – С. 41-43.
20. Деревянко С. Тропка. В жизни так бывает: рассказ / С. Деревянко // 10-канал. – 2012. – 27 апр. – С. 5.
21. Деревянко С. Уходящее солнце. Жизнь как она есть: рассказы / Степан Деревянко // 10-й канал. – 2012.- 25 мая. – С. 5.
22. Деревянко С. Учительница из дальнего села: быль / Степан Деревянко//10-й канал. – 2013. – 30 авг. – с. 5
23. Деревянко С. Царапина: житейская история / Степан Деревянко // Кубань сегодня. – 2012. – 20 сент. – С. 20.
24. Деревянко С. Часы: рассказ / Степан Деревянко // Кубанский писатель. – 2012. - № 12. – С. 6.
25. Деревянко С. Часы. В жизни так бывает: рассказ / Степан Деревянко // 10-й канал. – 2012. – 54 фев. - С.6.
26. Деревянко С.П. Я все помню…: новеллы и рассказы / С. Деревянко. – Каневская: Каневская типография Тимашевского полиграф.объединения, 1992. - 102 с.